Не трогай. Не подходи. Уйди. Останься. Но останься так, чтобы не слишком близко.
А если я буду тебя прогонять, ты выдержишь? Сможешь увидеть в моем взгляде, что я на самом деле хочу совсем другого? Ведь я на самом деле слишком сильно хочу, чтобы ты остался.
А если я убегу, удержишь? Стопчишь ли ты свои сто башмаков в поисках? Не пожалеешь ли времени? Порадуешься ли встрече, когда удастся распаковать мои сто одежек без застежек, снять покрывала, развернуть упаковку брони. Смотри как много слоев. В них все мое время. Под этими слоями вся моя боль.
Нет, давай сразу признаемся: нет сил бороться за. Мы и так оба уставшие обычные человеки. А ведь еще работа. Еще хобби. Куда тут близость? Можно бороться против. И приближаясь, сразу отдаляться, отказываться, остраняться, отталкивать, сбегать.
Я отвергну тебя первее, чем ты успеешь отвернуться. Вот игра для истинных самураев.
А близость? Нет. В этой близости ворохом поднимется вся непрожитая боль. Мы будем плакать. Зачем?
И потом. Даже если получится. Мое тело напрягается каждый раз, когда ты подходишь близко, я чувствую себя как буратино, только из камня. Тело каменеет, включаются все защиты против моей чувствительности.
Я слишком привыкла бороться против. Как тот самурай, который умеет выстаивать в сражениях. Вынослив и храбр. И сердце его в доспехах. Не потому ли он один?
И вот еще ведь самураев учили заколдовывать свой дух бесстрашием и безразличием к боли. А можно ли это колдовство повернуть вспять?
У тебя есть рецепт?
Да. Сложить оружие.
Сдаться.
Есть битвы, в которых выгоднее проиграть.
***
Когда есть опыт ранних травмирующих отношений, где чего — то было слишком много или наоборот слишком мало. Мало тепла, близости, здоровой и некритикующей обратной связи от взрослых, принятия, совместности. Но было много боли, отвержения и неувиденности. Мы выходим из таких отношений с тотальным непониманием кто мы настоящие. Есть выстроенная броня — для ребенка единственно возможный способ приспособиться к условиям. Она защищает от чрезмерного нарушения границ взрослыми, их поторапливаний «делай быстрее», «соберись». Ребенок тогда не проживает опыт в своем темпе, но проскакивает его из страха. Есть фасадная часть: я и на стульчик встану, и песню спою. Но нет понимания какой я.
Во взрослом возрасте близкие отношения, если мы хотим их по — настоящему питательными и живыми, вынуждают нас открываться. Ведь быть в доспехах и чувствовать себя и другого, встречаясь с ним со всей своей уязвимостью, задачи с разных полюсов. Принять на себя риск — сближаться, открываться, узнавать себя через другого, выдерживать тревогу, с этим связанную — это как пройти над бездной. Имя этой бездне — боль. Сближение поднимает ворох непережитых страданий и прежняя боль начинает выплескиваться. В этом процессе любое неверно сказанное слово, жест, взгляд могут ранить и расшатать и без того хрупко выстроенный мост над бездной. И человек оказывается запертым в парадоксе: ты либо воюешь и пока воюешь не так больно, либо бежишь. Если ты останешься и остановишься, внутри от непрожитой и неперваренной боли возникает давление. Отношения из ресурса превращаются в источник напряжения.
Нигде не останавливаться и никому не принадлежать — вот экстренный выход. Но и цена за него высокая, когда ты не можешь получить питание и наслаждение близостью от отношений с другим, не можешь плести свою нить отношений и ставить зарубки: есть вещи, которые мы помним и есть люди, которые помнят нас.
